"Он лежал в морге, на столе для вскрытиn 14114n1320o 3; трупов. Он не знал, каким об­разом здесь оказался, так как его совсем недавно вытащили из черного поли­этиленового мешка, в котором он был на пути от места преступления до морга. Его не смущало состояние его тела, ведь то, что от него осталось трудно было назвать телом или даже трупом. Его пальцы были переломаны и вывернуты в обратную сторону, два из восьми сломанных ребер торчали наружу, как будто его тело проткнули вилкой, правая рука была согнута в трех мес­тах, от левой осталась только половина. Было видно, что ее пере­пилили бензопилой или чем-то похожим. Другая половина руки просто лежа­ла рядом с ним. Позвоночник был сломан в двух местах: на шее и в грудной области, причем часть еще и торчала наружу, как будто его пытались вы­рвать. В груди слева зияла большая дыра, как от 75-милиметрового снаряда, единственное различие состояло в том, что дыра была неровной. Живот его был распорот вдоль и поперек, даже не распорот, а разорван, и лохмотья кожи и обрывки кишков мирно свисали с края стола. С ногами все было в от­носительном порядке, если не считать обглоданного крысами большого пальца на правой ноге и оторванного мизинца на левой. Как он потом узнал из речи патологоанатома, гениталий у него не было. Это его немного смутило и он уже решил было покраснеть, но вспомнил, что разучился это делать во­семь часов назад. В принципе, даже если бы он и умел краснеть, то он просто не смог бы этого сделать по одной простой причине: у него не хватило бы на это крови. Она осталась там, на стройке, где его нашли рабочие ночной смены. Он вспомнил, что одного рабочего даже вырвало при виде такого ужаса, и слегка улыбнулся. Патологоанатом списал его улыбку на посмерт­ные рефлексы. Из речи ассистента, которую тот произносил в диктофон, он так же узнал, что они не могут его идентифицировать, так как лицо его было обезображено до жуткого состояния. Кожа лица и скальп отсутство­вали, он видел комнату морга только левым глазом, хотя он и висел на том, что осталось от глазного нерва, правый глаз вытек на щеку и теперь зиял черной пустой дыркой. Левая щека была прогрызена крысами, нос съела та собака, ротвеллер, если ему не изменяла память. Хотя похоже, что изменя­ла. Он уже не помнил своего детства, юности, не помнил родителей, родст­венников. Он помнил только событиn 14114n1320o 3; последней недели и так как прости­тутку, с которой провел прошлую ночь. Еще бы он ее забыл. Это была самая роскошная девка в его недолгой жизни, он даже поначалу удивился, увидев ее на панели. В его голове пронеслись мысли о той ночи. Она столько умела, что он ей даже переплатил 50 долларов. Хотя сейчас это уже было неважно. Ведь мертвым не нужны деньги. А кстати, как он умер? Он сам этого не мог вспомнить. Похоже, что мозги тоже начали понемногу протухать. От него и так уже пасло, как от недельного трупа, что даже видавший виды и чуяв­ший не такие запахи патологоанатом закрывал нос рукой. Он напряг послед­ние остатки мозгов и в остатках его черепа начали постепенно восстанав­ливаться событиn 14114n1320o 3; того вечера. Вечером, как обычно, он пришел из своего хи­мического университета, поужинал, о чем свидетельствовали остатки пищи в его чудом уцелевшем желудке. Потом он сел за свой не новый, но еще ис­правно работающий Pentium II Quake

делся шлем и перчатка? Где компью­тер? Почему в его руке бластер, настоящий, не компьютерный, ощущаемый тяжелый бластер. В ужасе он поднял глаза к небу и увидел не белые точки на черном фоне, а красно-оранжевую атмосферу, странные объекты, непод­вижно висящие высоко над землей в точности похожие на те, что он видел в Quake. Он оглянулся назад и волосы зашевелились у него на затылке. Он понял, что попал в игру, на свой уровень.

С фонариками они выбежали на улицу и увидели то, что сейчас лежало на операционном столе в морге.